мне семь лет. дедушка усаживает меня на велосипед и говорит, что поможет. он подталкивает и поддерживает этого "железного коня", пока я жмурюсь и цепляюсь в руль.
мы едем. асфальтная дорожка в парке была положена недавно, и ехать очень даже приятно. я потихоньку открываю глаза. во рту все еще привкус ванильного мороженного и я проглатываю вязкую слюну, фокусируя взгляд перед собой. а потом я ощущаю толчок чуть сильнее - дедушка подтолкнул велик напоследок, прежде чем отпустить меня.
и я еду. сама еду. и прохладный ветер осени пробирается под ветровку. мне смешно и страшно одновременно. я оборачиваюсь, чтобы увидеть улыбку дедушки, который становится дальше с каждой секундой. дальше и дальше. с каждой секундой.
а потом я просыпаюсь. мне девятнадцать лет. часы показывают без пяти минут девять утра. будильник заработает ровно в девять. на соседней кровати спит младшая кузина. она свесила босую ногу с кровати, завернувшись в плед по самые уши. я отворачиваюсь и смотрю в потолок. тру лицо ладонями, затем встаю одним рывком. я выключаю будильник прежде, чем он начнет трезвонить. я прячу ногу сестры под плед, стягивая его вниз. маша ворочается и причмокивает губами. я не знаю, что ей снится. но вряд ли воспоминания из детства. она говорит, что ее сны черно-белые и странные.
я бы хотела видеть их, а не то, что обычно вижу я.
не потому, что я не хочу помнить. а как раз наоборот.

---

64-613.

на самом деле я скажу лишь один раз. я не хочу идти в медицину, особенно в психиатрию, не потому что мне неинтересно, сложно или что-то в этом роде.
мне просто страшно. я боюсь самой себя. и лишь я в тринадцать лет знаю правильный ответ. но сейчас. я уже не знаю, где правда,а где нет.
разве что если мне вколоть амитал. но это вовсе не вариант. да и с меня хватит.
никогда не думала, что так в раз, заскучаю по своему психологу. если бы не он в тот год в одессе, я не знаю, что было бы в итоге.
а так, можно просто продолжать жить и радоваться небу.

иногда я думаю, почему мне так много всего дано. жизненных ситуаций, потерь и находок, целей и грез, провалов и подъемов.
знакомств на всю жизнь и на пару минут. вихри чувств и в тоже время прочный панцирь от всего и всех.
благополучие в семье, достаток, но в тоже время извечная тревога, множество путанных связей и личная трагедия у каждого.
точное осознание того,кем я хочу быть, но вместе с тем извечные сомнения в направлениях.
для одного человека, с точки зрения среднестатистической жизни, всего этого слишком много.
но, раз уж оно все у меня есть, наверное, дано оно мне по той причине, что я смогу справиться.
иначе, в чем вообще смысл.

а если уж смысла нет, то и подавно. какая разница, не правда ли. какая разница...

---

подведем итог. только сейчас еду домой с работы,все тело ломит, еле с Сережей до метро сдохли, кофеманы сошли с ума.
брат из клиники так и не позвонил. не хочу думать почему. и стараюсь не думать о том, откуда всей семьей будем брать деньги на лечение его гепатита с.
выкуренных сигарет всего две. чашек кофе три. а еще я наконец-то признают самой себе, что мне хуево. реально хуево.
и слов других нет.
но это не помешало мне, как заведенной, говорить две фразы на пустом перроне метро.
я никогда не сдамся
и я сделаю это

пожалуй у дома будет четвертая сигарета

---

нереально устала, но это того стоит. офигенная работа. блин, думала, что приду и распишу огромный пост, но сил пока нет, завтра в семь утра надо быть на тульской -
помогать с открытием, так как я хорошо делаю капучино и меня уже прозвали "голосом кофейни". я просто громче всех и четче говорю, здороваюсь со всеми, и кажется, сегодня разговаривала считай со всеми гостями. не знаю, как-то само по себе выходит. у многих людей есть барьеры, которые очень трудно пошатнуть.
в общем, все в старбакс!

---

и снова не беченно. нечто адомми.

Documentary: диалог — разговор двоих.

Documentary: диалог — разговор двоих.

Tommy Joe Rattliff.

Штатив стоит ровно напротив кресла. Пару ловких движений, закрепить камеру. Томми Джо Ретлифф чуть покашливает, садится в кресло и закидывает ногу на ногу.
Наблюдая за последними приготовлениями перед съемкой, он в задумчивости проводит пальцами по подбородку, ощущая легкую щетину.
Черно-белая палитра. Крупный план. Не смотря на внешнюю тонкость, даже некую хрупкость, в пальцах со сдертым черным лаком, чувствуется сила.
Томми Джо сцепил их в замок и смотрит ровно перед собой, но мимо камеры.
- Мы уже начали?
Общий план. Гитарист откидывает челку и вопрошающе смотрит куда-то за камеру.
Неловкая улыбка, Томми чуть ерзает, устраиваясь поудобнее.
Камера ловит его приглушенный вздох.
Звук щелчка. Пауза размером в сотую долю секунды.
Томми сидит уже более расслаблено, смотрит на свои ноги, вскидывает голову и после короткой заминки, начинает говорить.
- Первое впечатление? Ну, это произошло еще за долго до нашего личного знакомства... Я услышал его. В гостиной ненормально орал телевизор, я был раздражен к тому же, поэтому пошел к сестре, попросить сделать тише очередное ток-шоу. Это были выходные, я проводил их в Бербанке... Я зашел в комнату, ведущий перестал что-то там говорить и на сцену вышел этот парень...
Ретлифф чуть усмехается и смотрит в сторону, затем снова за камеру, но никогда не в.
- Я только хотел ляпнуть, чтобы потише сделали, но он начал петь... Я даже сначала и не понял, чего это вдруг я, как идиот, застыл в дерном проеме. Сестра еще на меня обернулась и засмеялась, наверное, выражение лица было у меня уж очень забавное. «Это Адам. Как тебе? Я за него голосовала». Я тогда ей ничего не ответил, мимо ушей пропустил. Слушал потому что. Дело не в том, что он пел хорошо, вытягивал все... Да и не в уникальном тембре. У всех людей тембр уникален, раз на то пошло... Просто, то, как все сошлось в одном человеке, как он подал это все... Не знаю. Если честно, я не могу подобрать правильных слов, чтобы объяснить.
Смена кадра. Кресло пустое, слышатся звуки разговора, чей-то смех. Щелчок. Крупный план. Глаза Томми Джо чуть подведены карандашом, он пару раз моргает, смотря в сторону, затем короткий взгляд в объектив и вниз. Общий план. Пальцы еле заметно сжимают подлокотники кресла, Томми поджимает губы.
- Я никогда не воспринимал это всерьез. Не потому, что я такой засранец или что-то вроде. Просто он всегда так делал, ставил ситуацию, что серьезно нельзя было воспринять, иначе ты мог бы крупно влипнуть. Это была такая игра. На ножах. Доходя до грани, но никогда не выходя за рамки. Очень увлекательно, на это плотно подсаживаешься, на самом деле. Дурачишься, дурачишься... А потом - бац, - а ловушка то захлопнулась.
И дергаться смысла уже нет. Как-то так.

- Какого хр...
- Тшш...
Руки под рубашкой, он всасывает нижнюю губу, затем кусает. Томми шипит, он хотел бы оттолкнуть, но какого-то черта сам притягивает ближе и открывает губы, позволяя и даже поощряя.
Стонами, тяжелым дыханием, пальцами, что зарылись в жесткие, от лака и блесток, черные волосы.

Томми Джо молчит долго. Он подпирает голову рукой, одна нога вытянута, другая чуть согнута. Он пару раз моргает, затем меняет положение и облизывает губы.
Взгляд перед собой, но мимо объектива.
- Это довольно трудно. Особенно когда ты привык быть один. Более того, он тоже привык. Вы оба сжились сами с собой и не впускаете никого глубже. Мало кто спит в твоей постели до самого утра. Это может показаться странным, но он еще более закрыт, чем я, на самом деле. Это и правильно. У него своей собственный способ спрятаться от мира, который довольно часто жесток к людям. А если ты еще и актер, а он изначально именно актер... То все еще сложней.
Вот он и использует свою способность играть. На сцене он один, на вечеринках другой. За закрытой дверью дома — третий. На интервью — всего по чуть-чуть, но особенно аккуратно. Лучше провести такую беседу весело, чем позволить влезть, куда не просят.
Но, надо понимать, что это вовсе не маски... Это все он и есть. Настоящий в любом амплуа. Просто разный. Так ему легче. И это уж куда лучше, чем те средства, которые обычно используются в такой среде, знаете ли.
Томми пожимает плечами, откидываясь на спинку кресла. Снова нога на ногу. Крупный план черных потертых ботинок с острым носком. Выше.
Руки, черная рубашка со стойким воротничком на манер пастырей, ироничный штрих в виде серебристой булавки слева, небрежно закатанные рукава, оголяющие часть татуировок.
Общий план. Томми чуть улыбается, смущенно отводит взгляд. Тихий смех за кадром.
Щелчок, короткий писк начала записи.
- Выбирать между хорошим и плохим для человека слишком очевидно, разве нет? Чаще жизнь ставит перед другим выбором. Ты выбираешь из худшего и наихудшего. Хреново быть презренным и заиметь кучу узколобых имбецилов на ранг врага. Но еще хуже всю жизнь бежать от себя и быть врагом самому себе. Я это так вижу. Мне легче, потому что я вообще этим не заморачиваюсь. Нет, конечно, можно подумать, что на самом деле я заморачаиваюсь больше других, но это не имеет значения, пока кроется за закрытой дверью. Оставьте мне моих демонов, для общества я предпочитаю быть тем самым ублюдком, которому плевать на чье-то мнение на свой счет. Конечно, если это мнение не хорошее. Позитивное суждение о моей скромной персоне конечно же мне понравится. Как и всем. Думаю. Особенно, если оно искреннее.
Томми чуть смеется и качает головой. Закусывает губу и смотрит куда-то вверх. Снова меняет позу, перекидывая уже другую ногу и сцепляет пальцы в замок на колене. Краткий взгляд в объектив исподлобья. Чуть прищуриться, вскинуть бровь.
- Любовь? Думаю, все проще... Если ты не понимаешь, любишь или нет... То просто нужно ответить себе честно, кто тот человек, о котором ты постоянно помнишь. Которого просто так из памяти не вычеркнуть. Чтобы с тобой ни случилось, где бы ты ни был, с кем бы ты ни был... Ты просто постоянно о нем помнишь, и все тут. Возвращаешься к нему мысленно, даже если это ерунда какая-то, но ни дня не проходит без этого образа. Главное быть честным с самим собой. Это помогает решить множество проблем... хоть, иногда, прибавляет их еще больше. Но если ты честен до конца, то сможешь с этим совладать.

- У тебя что, какой-то уникальный безлимит? Как ты мне из Кореи звонишь так просто? Знаешь про вибер? Скайп в конце концов?
- Я без понятия, просто набираю, идут гудки, а потом я слышу такое родное ворчание. Скайп, вибер? Нет, я старомоден, знаешь ли.
- Да? Где же тогда мои телеграммы? Где письма? Азбука морзе?
- Я не настолько стар... и вообще, ты старее меня, в курсе вообще?
Смех вопреки километрам.
- Мне навсегда двадцать четыре, вообще-то, я решил.
- Нет, так нельзя.
- Почему?
- В твои двадцать четыре мы еще не были знакомы.


Томми Джо облизывает губы, пальцы снова сжимают кожу подлокотника, когда он чуть привстает, чтобы подогнуть под себя ногу и усесться заново. Крупный план.
Губы чуть приоткрыты. Выше. Взгляд вправо, несколько раз моргнуть. Общий план.
- Так просто получилось. Из разряда «а почему бы и нет». Звучит неправильно, да? На самом деле, мне кажется, мы просто устали бороться сами с собой. Мне страшно при мысли, что было бы с нами, если бы мы сначала решили так поступить. Не пережили бы все это, не стали бы в первую очередь — близкими друзьями. Страсть слишком быстро проходит и выжигает вас дотла, не оставляя ничего. Но если она вспыхивает на фоне дружбы... Это совсем другое, не находите? Это еще умудриться надо, вспыхнуть...

Дверь открывается, Томми стоит в футболке и трусах, с зубной щеткой во рту. Он пару раз моргает, прежде чем окончательно уяснить стоящего перед собой Ламберта. Тот склоняет голову на бок, снимает солнцезащитные очки.
- Впустишь, или мне здесь куковать? Я уже слышу шорох в коридоре, папарации спрятались в почтовом ящике, не иначе...
Томми фыркает зубной пастой, капли которой попадают и на футболку, и отходит от двери.
Он идет в ванну, а Адам прикрывает за собой дверь. Слышится шум воды, Томми полощет рот и возвращается обратно, к незваному гостю.
- Что привело тебя так рано в мое логово?
Адам насмешливо хмыкает и проходит к полке, где ютятся книги, спутанные гитарные шнуры, куча медиаторов и много непонятных штуковин. Ламберт закусывает губу и читает корешки некоторых книг.
- У тебя тут три разных издания «дракулы»?
Ретлифф пожимает плечами.
- Обложки крутые, я ничего не смог с собой поделать... Так что ты тут делаешь?
Адам продолжает рассматривать полку, когда мимолетом бросает:
- М-м? А, я тебя хочу.
Томми кивает, затем, правда, на пару мгновений застывает и поднимает непонимающий взгляд на Адама.
- Что?
Ламберт вздыхает, словно заранее мирясь с неизбежным. Он поворачивается к Томми, смотрит спокойно и решительно, четко и ясно повторяя.
- Я хочу тебя.
После слишком долгой паузы, он все же решает объяснить.
- Это все бесполезно. У меня ничего не получается строить с другими, потому что хочу, если уж и быть с кем-то, то с тобой. Каждый день происходит одно и тоже, понимаешь? Я работаю, встречаюсь с людьми, репетирую, создаю, пою, готовлюсь к туру... Вечером прихожу домой и набираю тебя. Поговорить, рассказать. Тебя послушать. Посмеяться. Только вот, я не хочу больше звонить тебе. Я хочу к тебе приходить. И не говорить так много, а просто валяться рядом, пока ты своего «дракулу» перечитываешь, или на гитаре играешь. Хочу тебе кофе без сахара варить, представляешь? Надоело мне. На-до-ело. В конце концов... Вдруг кто-то из нас подавится у себя дома, а помочь некому? Глупо это, не быть вместе, когда над нами нависла такая угроза, не находишь?

Смена кадра. Общий план. Томми Джо Ретлифф смотрит в камеру. Он чуть улыбается, прежде чем отвести взгляд за объектив, вопросительно вскинув бровь.
А затем улыбается уже искренне и спокойно.



Adam Lambert.

Штатив настраивается снова. Чуть выше, немного правее. В комнате повис аромат кофе. Камера чуть дрожит из-за движения. Черно-белые кадры рук, пальцы которых унизаны кольцами.
Черная кружка с дымящимся напитком подносится к губам. Слышится смех, обрывки разговора. Уже другие руки, со сдертым лаком, и кружка на тон светлее, не совсем ясен ее настоящий цвет — палитра серого. Смена кадра.
Адам чуть склоняет голову на бок и внимательно смотрит за камеру. Чуть кивнув, отводит взгляд и кротко улыбается, прежде чем повернуться обратно к объективу.
- Я увидел его в первый раз где-то за полчаса до того момента, как он вошел в зал, на прослушивание. Уже и не помню, но, кажется, за него все-таки замолвил кто-то словечко. Не помню, кто именно. Знаю только, что он очень оскорбился, когда ему рассказали. Но я убедил его, что это никакой роли не играло. Он сразил всех наповал самостоятельно.
Адам смеется и чуть меняет позу, опираясь на правый подлокотник. В задумчивости прикусывает губу, улыбается открыто, бросает взгляд в объектив.
- Я смотрел в окно, наблюдал, как он подходит к зданию. В солнцезащитных очках, за спиной чехол с басом, уверенной походкой. Челку свою смахивал он тогда чаще, еще не привык окончательно, наверное. Он остановился перед входом и вскинул голову. Не знаю, увидел ли он меня в окне в тот момент. Почему-то хочется думать, что увидел. Я очень мило улыбнулся.
Адам снова улыбается, затем пожимает плечами. Крупный план. Пальцы проходятся по шее, чуть поглаживая, кольцо с крупным черным камнем резонирует с белизной ворота рубашки.
Рука опускается на колено, выше, смена кадра. Общий план.
Адам, задумавшись, чуть облизывает губы.
- В моей жизни было достаточно связей, чтобы понять истинную ценность отношений. Порой, чтобы наконец-то осознать, на самом деле, настолько простую истину, приходится пройти через многое.
Чуть смущенная усмешка, с тенью тонкой, но ощутимой, горечи, что скрылась в уголках губ.
- Я не привык о чем-то жалеть, это глупо. Отрицательный результат, это тоже результат, знаете. Все, что происходит с тобой — превращается в опыт. А это очень важно. В то время, я все еще учился не бросаться в чувства, как в омут с головой. Это никогда не приносило ничего хорошего, так нельзя, нужно было расти. Но с ним... Это был даже не омут. Это как бездонный океан, и ты тонешь-тонешь-тонешь...Плавно опускаешь все ниже, тебя манит эта бархатная тьма, она баюкает... И тебе не хочется выныривать. Не то, что ты не можешь или тебе что-то не дает. Ты просто не хочешь. Это хуже. Конечно, потом мне пришлось барахтаться, в каком-то смысле. Но чем больше я пытался избавиться от этого, как-то уйти... Все было только хуже.

- Дверь! Открой гребанную дверь! Блядь... Я ее выбью, понял меня?
Виски течет мимо рта, Адам с досадой наблюдает, как бутылка все же падает, и остатки пойла выливаются на пол. Дверь трейлера, кажется, сейчас действительно сорвут с петель. Чертово выступление, идиотская головная боль, почему же настолько паршиво...
- Адам, пожалуйста... Адам...
Ламберт прекрасно знает, кто там. Ему даже кажется, что это он сам вздохнул, а не он, там, за дверью. А может, и правда сам вздохнул. Три неровных шага, три поворота замка вправо, дверь открывается с треском. Челка Томми растрепалась, подведенные черным глаза растерлись, его губы болезненно красные. Адам думает, что это из-за поцелуя на сцене, он слишком увлекся. В этом вообще его проблема, он вечно слишком увлекается, а потом... А потом он сидит один в трейлере и понемногу себя ненавидит.
- Что случилось? Почему ты закрылся один и пьешь? Тебя все обыскались...
Адам медленно моргает и отходит в сторону, чтобы Томми мог зайти. Ретлифф заходит, отмечая про себя, что Адам так и не смыл макияж, в его волосах все еще блестки, и он даже не думал переодеваться. То есть, как со сцены сошел и растворился черт знает где, так и остался.
- Как ты меня нашел?
Томми пожимает плечами и поднимает с пола бутылку. Изучив этикетку, он коротко хмыкает, а затем делает хороший глоток. Когда жидкость достигает желудка и разливается там, жарким потоком лавы, Томми морщится и выносит вердикт.
- Какая же дрянь...
Адам не может не согласиться.

Смена кадра. За оконным стеклом потоки машины несутся по дороге, вихри огней мелькают непрерывно, высота позволяет увидеть и частичную панораму мегаполиса.
За кадром слышатся приглушенные реплики, чей-то хриплый кашель, затем смех.
Смена кадра. Крупный план. Глаза Адама подкрашены совсем чуть-чуть, он смотрит перед собой, пару раз моргает, отводит взгляд влево. Общий план. Адам заинтересованно смотрит за камеру, пару раз кивает, чуть улыбается, затем вздыхает.
- Я много раз любил... как бы так сказать. Ради красивого жеста, что ли. Скажем так, я убеждал себя, что это любовь. Человек симпатизировал мне, я увлекался им, до поры, до времени... А потом оказывалось, что любили мы не друг друга, а то, как органично мы смотримся на снимках. Я падок на красивые вещи, знаете ли, а это оказывалось не исключением. Глупо, по-юношески так. Но потом... я как-то осознал, что это такое на самом деле. Для меня, по крайней мере, я не рвусь пытаться описать это явление, есть множество слов о любви, и вся прелесть в том, что каждый находит для себя свои слова. Я вот нашел их не так уж давно... Может, и к лучшему, что не нашел их раньше.

Адам ходил вокруг его дома достаточно долго, чтобы привлечь внимание репортеров, которых в Лос-Анджелесе как собак нерезаных.
Ламберт знал, что чем дольше он медлит, тем сложнее будет.
И в какой-то определенный момент, все же, решился. Правда, в лифте он чуть было не пошел на попятный, но сцепив зубы, все-таки подошел к нужной двери.
Томми открывает дверь, будучи в футболке и трусах, с зубной щеткой во рту, и с этим полным недоумения взглядом карих глаз. Адам смотрит на него слишком долго, непозволительно долго, и совершенно не с тем выражением лица, но Томми ничего не замечает, слишком сбитый с толку таким визитом.
А потом, когда Адам уже пытается себя одернуть, он неожиданно сам для себя выдает это недвусмысленное предложение жить вместе. Просто гениально и очень в его стиле.
- Ты предлагаешь нам съехаться, потому что боишься подавиться и умереть в одиночестве?
Томми вскидывает брови и проговаривает все это крайне медленно и вдумчиво. Да Адаму уже плевать, на самом деле, какую причину выдумать, лишь бы этот придурок в своих чертовых трусах, шлялся у него по дому. Такому большому и дурацкому дому с отличным видом на океан, пустым холодильником и огромной кроватью.
- По-моему очень даже разумная причина.
Томми поджимает губы, кивает пару раз, пальцами заправляет челку за ухо, а затем кидает на Адама раздраженный взгляд.
- Мне нужна другая причина.
Его босые ноги шествуют на кухню, и Адам слышит, как щелкает кнопка чайника. А еще Адам не может не улыбаться, сам не понимая, какого вообще черта он стоит тут, как идиот, и лыбится. Полный звиздец.

Взгляд Адама непривычно серьезен, но это лишь мгновение.
Вот он моргает и переводит взгляд на камеру, смотря четко в объектив. Он чуть улыбается, затем смотрит левее, за камеру и характерно вскидывает бровь, чуть надув при этом губы.
- Я же вас слышу, эй! Тшш!
Адам смеется и качает головой. За кадром слышится какая-то возня, смех, кто-то кидает неразличимую фразу, но Адам слышит и показательно фыркает. Затем поджимает губы и смотрит снова прямо перед собой.
- М-м... Будущее? Раньше я был приверженцем мысли, что будущего нет. Ты осознаешь и живешь лишь в этом моменте, в настоящем... Но теперь, я почему-то думаю о том, что вижу будущее в другом человеке... Он мое будущее и вместе с тем прошлое... Настоящее... Настоящий, понимаете? А что будет потом... Мне, наверное, в первые в жизни не интересно. Потому что я живу сейчас, а большего мне и не надо. Как-то так.
Адам улыбается и смотрит в объектив, переводит взгляд за него и смеется, откидываясь на спинку кресла. За кадром слышится чей-то голос, который говорит о том, что сейчас не выдержит всех этих щемящих нежностей. Адам поднимается с кресла, выходя из кадра. Слышится какая-то возня, кто-то разговаривает, чей-то смех, затем приглушенное и возмущенное бурчание, прокомментированное кем-то со стороны.
Щелчок. Черный экран. Конец записи.

---

ты куришь где-то в другой вселенной. я воспринимаю это так.
ты звонишь мне оттуда, где мир вертится в другую сторону. и у тебя там сейчас солнечно и ветрено.
а у меня дождь и наконец-то осень. по крайней мере, мне бы очень хотелось.
- когда ты становишься кем-то вроде меркури, то ты на самом деле очень отдаляешься от людей. между тобой и людьми образуется бездна.
ты выдыхаешь дым в чужое для меня небо. я представляю, как в твоих черных кудрях запутался ветер, что дует с водной глади, которую я хотела бы коснуться.
- может именно этого я и хочу...
я знаю, что ты сейчас пожал плечами. знаю, что на твоем мизинце есть серебряное кольцо и ты в солнцезащитных очках сейчас.
знаю, что во рту у тебя кислый привкус кофе и горечь никотина на кончике языка.
еще бы не знать. я точно такая же. потому что твоя маленькая копия с претензией на выживание. как-то так получилось.
- пообещай мне, что кем бы ты ни стала, не будешь забывать съедать по яблоку в день. это продлевает жизнь и является незаменимой зарядкой для зубов.
мой тихий смешок передастся тебе в ту же секунду, как я его издам, вопреки расстояниям. я знаю, что уголок твоего рта чуть поднялся в невесомой улыбке.
- обещаю, papa...
где-то там, в другой вселенной, мой крестный усмехнулся и назвал меня горем луковым. и я знаю, что от этого papa на французский манер ему стало легче и теплее.
потому что он помнит маленькую девочку, которая выпятила губу, стоя в ситцевом платьице, дергая его за рукав.
- papa! papa! пойдем уже в парк? ты обещал, что научишь меня читать облака...
и правда ведь. научил.

---

не беченно; адомми; по заказу;

Томми берет ватный тампон и смачивает его в перекиси. Хорошо так смачивает, методично. Выжимает излишнее прямо на пол, и ворс ковра отлично впитывает жидкость. Адам облизывает губы и сдирает с них запекшеюся кровь, с каким-то сладким отвращением смешивая во рту вкус своей крови и последних капель виски из граненого стакана. Томми не смотрит на него, аккуратно сворачивая ватку. Он не смотрит на Адама даже в тот момент, когда вскидывает голову, смахнув челку и принимается всовывать турунду в несчастный нос Ламберта. Тот кривится, но не издает ни звука.
Томми берет еще одну ватку, также смачивает ее в перекиси и вытирает кровавые подтеки вокруг губ Адама, на шее, и у виска, обрабатывает сбитые костяшки пальцев. Использованную вату он бросает на пол, и берет следующую — чтобы обработать рассеченную бровь.
- Когда закончу с бровью, то постараюсь максимально аккуратно вытащить остатки колечка из носа, этот твой идиотский пирсинг невхерственно все разодрал.
Ламберт ничего не отвечает. Даже если бы и нашлись хоть какие-то слова в данной ситуации, он бы продолжал молчать. Потому что говорить совсем не хотелось.
Адам с раздражением смотрит на айфон, что лежит на столике и не перестает вибрировать. Томми кидает взгляд на телефон, чуть тянется и берет его.
- Двадцать три от Лондона, куча левых каких-то... Понятно.
Ретлифф выключает айфон и кладет обратно. Пластырь в его пальцах наконец-то избавляется от бумажной обертки и Томми аккуратно клеит его у брови Адама, чтобы довольно глубокий порез смог хорошо затянуться.
- Теперь, Адам, выдохни на счет три, и я потяну за эту хрень, попробую вытащить. Если не выйдет — пойду за пинцетом и тогда уже выдерну, это будет больнее в сто раз, зато эффективнее.
Адам выдыхает ровно на счет три и Томми начинает плавно тянуть. Ламберт шипит, сцепив зубы, но глаз не закрывает.
Ретлифф даже не моргает, когда заканчивает со всеми «медицинскими штучками». Он настолько спокоен, настолько отрешен от происходящего, что становится не по себе.
Самому Томми это тоже кажется странным и даже пугает. Он относит бутылек перекиси и пачку ватных дисков обратно в ванную комнату. Адам плавно опускается на спину, вытягиваясь в полной рост и прикрывает глаза. Поясница ноет и Ламберт, не без мрачного удовлетворения, думает о том, что наверное стареет. Такие забавы уже не обходятся так легко, как хотя бы в двадцать пять. А ведь бывало и похуже. Намного.
Томми со стуком закрывает дверцу шкафчика и смотрит на свое отражение. Черная подводка растерлась и подчеркнула синеву под глазами от вечного недосыпания. Волосы растрепанны, спутаны и Ретлифф пропускает пряди сквозь пальцы, убирая челку с лица. Коротко выдохнув, он щелкает по выключателю и идет обратно.
В гостиной, смежной с кухней, где и разлегся на диване Ламберт, тускло светила всего одна лампа. Это даже больше раздражало, чем помогало, так что Томми бездумно выключил свет и прошел к чайнику, отдергивая себя от излишних вопросов. Включив свет над плитой, Томми налил воду и поставил медный чайник на огонь конфорки.
Хриплый голос Адама влился в уютный полумрак и Томми закусил губу, опираясь спиной о столешницу, сложив руки на груди и уставился на диван. Черная спинка не давала увидеть лежащего, но тот не скупился на жесты и патетично вскинул руку.
- Почему ты все еще живешь здесь? У тебя достаточно средств, чтобы купить хороший дом...
Томми едва слышно цокает языком и смотрит в окно. Билборд на здании напротив взывает покупать солнцезащитный крем, подкупая белозубой улыбкой загорелой блондинки с правильными округлостями. Чайник понемногу начинает шипеть.
- Это расточительство, как по мне. Покупать дом и жить там одному. Я люблю эту квартиру.
Мелкую шпильку про расточительство Адам пропускает мимо ушей. Сам он ненавидел свой дом, если честно. Сначала он был даже зол на себя за подобные чувства, ведь, какого хрена? Это дом его мечты, именно такой, какой он и хотел. Только вот, счастья это ему никакого не приносило. Слишком большой, слишком просторный... слишком.
- Почему? Тут слишком тесно, разве нет? И не такой уж престижный район...
Томми фыркает и качает головой. Он разворачивается и открывает дверцы шкафчика — в поиске сносной заварки или, на худой конец, растворимого кофе.
- Тесно, потому что я тебя сюда притащил. Ты ж у нас габаритный. А район очень даже мне нравится... Напротив паб для байкеров, через дом — тату салон моего приятеля Вуда, в моем доме вообще замечательная лавка винила и всякого хлама. А за углом собираются бомжи и хипстеры, жгут в баках всякую дрянь, пьют и горланят песни. Знаешь, как вдохновляет?
С дивана доносится нечленораздельный звук — то ли смешок, то ли сомнительное бурчание. Томми вытаскивает на свет божий какую-то жестяную баночку. Крышка не поддается с первого раза, но когда все-таки открывается, то в нос Томми ударяет душный аромат черного чая с бергамотом.
- Я нашел чай, еще и с бергамотом. Тебе повезло намного больше, чем всем, кто ко мне когда либо заходил.
Чайник начинает медленно кипеть и когда его свист становится более внятным, Томми выключает конфорку и заливает чай.
- И как часто у тебя бывают гости?
Томми усмехается. Крутой кипяток вливается в чашки. Одна черная — другая красная.
- Тебе сахар добавлять?

Когда чай был допит, а кружки вымыты, Томми наконец-то решил начать. Он подошел к дивану, долго изучал валяющееся тело, а затем уселся на пол, спокойно смотря в глаза Адаму.
- Что-то я не замечал в тебе тяги к агрессии раньше.
Адам криво улыбается и находит в себе силы, чтобы сесть.
- Ты во мне многого не замечал, не находишь?
Томми пожимает плечами.
- Я замечал то, что ты хотел мне показать. Так что это было? Что могли тебе сказать, чтобы так задеть? Сутан в такой истерике мне в трубку орал. Под твоим домом сейчас куча репортеров, они как голодный собаки, накинуться на тебя и разорвут на части. Под угрозой теперь абсолютно все...
Томми замолкает, ожидая хоть какой-то реакции. Адам просто на него смотрит, совершенно ничего не выражающим взглядом. Ретлифф поджимает губы, а затем усмехается.
- Ну, оно хоть того стоило? Не хочу видео смотреть... Ты ему хорошо вмазал? Кто это был-то?
- Я сломал ей нос.
Томми несколько раз моргает. Бровь медленно ползет вверх.
- Прости... ей? Ты дрался с бабой?
Адам беспечно пожимает плечами и смотрит в сторону.
- Ну, раз уж у нее вагина, то определенно с бабой. Но это в начале. А потом уже с каким-то мужиком, который решил защитить ее честь. Ей я только нос и сломал, с одного удара. И тут началось. Цепная реакция.
Адам опускает глаза и изучает свои разбитые руки. Он закусывает губу, когда снимает пару колец, при этом сдергивая корочки с мелких ранок.
- Так, стоп. Ты ударил женщину? Ты? Женщину? Адам, что за нахер вообще? Это тебе не пьяная драка на антигомофобную тематику! Ты бабе нос сломал! Она была кто? Лесбиянка-фашистка?
Адам морщится, как от зубной боли, хоть с кольцами он закончил и просто сидел, изучая, судя по всему, постер на стене. На нем был изображен Джимми Хендрикс, в
этой своей шляпе, уверенно державший гриф гитары.
- Если чисто гипотетически предположить, что ты знаешь эту «лесбиянку-фашистку», то как все плохо?
Томми недоверчиво щурится. Он чувствует, как к голове подступает гулкая боль.
- То есть... ты имеешь ввиду, что я знаю эту женщину?
Адам кусает губы. Он почему-то думает о том, что Хендрик вряд ли за свою жизнь делал нечто подобное. И, что самое ужасное, Ламберту совсем не стыдно. Ни капельки.
- Знаешь. Очень даже хорошо знаешь.
Томми это очень не нравится. Ему вообще это все не нравится с того самого момента, как Сутан истерично умолял его приехать. Особенно ему не нравилось помогать засовывать избитого Адама в машину, которого вытащил на своем горбу Амрулл из клуба. В суматохе вспышек и криков, Томми так и не понял, что там было и как вообще случилось то, что случилось. Он просто подъехал, вылетел из машины, уже у входа поймал Сутана и «кровавое тело в модном прикиде», и все. В подробности не вдавался, полагаясь на Сутана, который «все разрулит, только его увези отсюда, пока копы не приехали на весь этот пиздец».
А теперь еще выясняется, что это не просто драка была с каким-то пьяным ублюдком.
Тут, судя по всему, главным ублюдком выставят Ламберта, не разбираясь в подробностях, так как простого факта того, что он ударил женищину — хватит с лихвой.
Женщину, которую Томми хорошо знает.
- Адам, просто скажи мне, кто она.

- Ты ему жизнь сломал, в курсе вообще, педик сраный?
- Лиз, ты пьяна...
- Зато я честная! Ты мра-а-азь...
- Лиз...
- Знаешь, что я сделаю в итоге? Я его на себе женю! Выкуси,а? Как тебе такое? Я буду трахаться с ним, он будет только мой, понял меня? Козел...
- Хорошо, только давай отойдем куда-нибудь, окей?

- Он не гей, понял?! То, что вы трахались, это все была шутка, он хотел попробовать, как это... Ты понял?
- Да я даже знал об этом, Лиз. Чего ты хочешь?

- Это все из-за тебя! Из-за тебя, урода... Он все никак не решался, а потом это...
- Блядь, Лиз. Что это? Что? Скажи уже, что?! Перестать меня бить кулаками в грудь, мать твою, просто скажи уже, прекрати эту ебанную истерику... Мы даже не разговариваем с ним нормально, я его видел в последний раз на концерте мимолетом. У нас не такие отношения, и я никогда не...
- Он блядь дрочит на тебя! Ты грязная сука... Это все ты.. но это ничего не значит, слышишь? Нихера! Я его будущая жена, понял меня, выродок? Не приближайся...

У Томми уже понемногу затекают ноги, но он все продолжает неотрывно смотреть на Ламберта. Тот наконец-то перестает гипнотизировать Хендрикса и снова переключается на свои руки, нервно облизывая разбитые в кровь губы. Затем достает раздражающую вату из носа и кидает на пол.

По лицу стекает дрянной мартини, Лиз тяжело дышит и вместе с тем надрывно смеется. Алкоголь щиплет, Адам облизывает губы. Гнев поднимается изнутри и неумалимо затапливает сердце. Перед глазами встает пелена, поддернутая красным. Может быть, из-за цвета софитов. Может быть, из-за сочных толчков баса, пробирающих насквозь. А может, потому что каждое ее слово, на самом деле, достигло цели.
Он наблюдает за этим, словно со стороны. Вот его рука поднимается, вот кулак врезается в ее напомаженную скулу, вот она падает на пол и ее стон не слышен в хаосе музыки.
А потом кто-то разоврачивает его к себе за плечо, и Адам получает поддых.
И вот тут уже отчего-то вспомнились былые времена.
Смешалось в одно.
Алкоголь, воспоминания, мышечная память и меткий удар в челюсть.

- Я ударил Лиз, Томми. Твою невестку. Поздравляю, кстати. Надеюсь, ее...кхм...мм, нос... заживет до свадьбы.
На самом деле, Ламберт ожидал многого.
Он был готов снова получить в морду, быть выставленным на улицу посреди ночи, он был готов, что его обложат матом и скажут, чтобы он никогда больше не появлялся на глаза...
Но вот к смеху — к смеху Адам готов не был.
А Томми смеялся. Сначала тихо, просто смотря на Ламберта, затем все громче, закрыв ладонями лицо и упав на спину. У Томми на глазах уже выступили слезы, он раскраснелся, волосы растрепались пуще прежнего, а он все продолжал валяться и выбивать из ковра пыль ладонью.
- Ой, бля-я-ядь... Сва...о, боже... ты сломал ей нос, господи...
Адам обеспокоенно наблюдает за этими конвульсиями на полу и решительно ничего не понимает. Он аккуратно сползает вниз, памятуя о своей несчастной пояснице, и садится рядом с Томми, который все продолжает беспардонно ржать. Ретлифф уже лежит на животе и дрыгает ногами. Адам фыркает и хватает его за босую лодыжку.
- Это у тебя нервное? Я разбил нос твоей девушке, а ты ржошь, как больной...
- Де.. Де...девушке...
Адам качает головой и отпускает ногу Ретлиффа из цепкого захвата. Он уже понемногу успокаивается, только всхлипывает время от времени, выдывая короткие смешки. Перевернувшись на спину он смотрит на Адама, и пихает его ногой.
- Запомни, на будущее,бейбибой... Никогда не верь разъяренной и обиженной женщине.
Адам медлит, а затем, заранее дав себе оплеуху, все-таки уточняет:
- То есть, свадьбы никакой не намечается и ты на меня не дрочишь?
Томми на несколько секунд зависает, затем медленно садится. Прищурившись недоверчиво, он склоняет голову набок.
- М... а если чисто гипотетически это так?
Адам выжидает тот момент, когда Томми моргнет. Непонятно, почему ему это так важно. Когда Ретифф все-таки закрывает глаза на эту сотую часть секунды, Адам резко подается вперед и впивается в эти губы, на которых застыл вкус бергамота и что-то только его.
Только их.
Сладкое и горькое одновременно. Вкус, возвращающий их к тому моменту, когда все казалось правильным. Там, внутри. Не с точки зрения внешнего мира, который сожрал это и даже не подавился.
Томми не сопротивляется, только старается быть аккуратным, помня о разбитых губах, на которых теперь не различить тусклых веснушек. Только вот Ламберту плевать.
Он задирает ткань футболки, пальцами мнет и проходится по холодной коже. Он дразнит, вбирает, впитывает... Сумасшедшее желание, похоть, которую спустили с цепи, она жжет кончики пальцев и окончательно одурманивает голову.
Солоноватый вкус запекшейся крови с его губ, долгожданный стон... а со всем остальным они разберутся уже потом.
Когда солнце будет в зените.

---

надо переставать ныть

---

господи, как же я хочу петь. выводить голосом слова, закрывать глаза и давать этому свободу...
расплакалась окончательно, слушая саму себя всего-то месяц назад.
до этого всего. когда я торчала в пустой квартире с хорошей акустикой.
а сейчас.
я переехала в москву.
брат в нарко-клинике, отец и младший брат попали в аварию - но все обошлось,слава богу; я буду работать в старбакс баристой, не пойду в джаз-колледж, потому что лишняя трата денег,
но хотя бы буду ходить в english speak up;
я вообще не понимаю, что мне делать и почему все происходит так, как происходит.
денег нужно немерено.
через год сдавать егэ и поступать. куда - тоже непонятно.
к своему стыду я бы хотела сбежать.
если бы была возможность.
но хрена лысого, черт...
на самом деле я в полном раздрае. единственное, что удерживает меня на плаву - это музыка и друзья.
большинство из которых очень далеко от меня теперь.
черт, что же происходит...

---

Список кинофильмов для обязательного просмотра от Александра Молчанова (вгик, гитис)
Зарубежный кинематограф:

Фильмы братьев Люмьер (по выбору), Ж. Мельеса (по выбору), ранние работы Ч.Чаплина (по выбору), «Рождение нации», «Нетерпимость».
«Колесо», «Наполеон», «Антракт», «Механический балет», «Андалусский пес», «Падение дома Эшеров»
«Кабинет доктора «Калигари», «Носферату», «Нибелунги», «Усталая смерть», «Последний человек», «Берлин, симфония большого города»
«Алчность», «Золотая лихорадка», «Сиротки бури», «Толпа»
«Лисички» «Гроздья гнева», «Огни большого города», «Новые времена», «Великий диктатор», «Гражданин Кейн».
«Под крышами Парижа», «По поводу Ниццы», «Ноль за поведение», «Аталанта», «Великая иллюзия», «Набережная туманов», «День начинается», «Хроники частной жизни», «Жилец».
«Рим — открытый город», «Похитители велосипедов», «Земля дрожит», «Рим в 11 часов»
«Дорога», «Сладкая жизнь», «Восемь с половиной», «Джульетта и духи», «Амаркорд», «Гибель богов», «Смерть в Венеции», «Ночь», «Красная пустыня», «Фотоувеличение», «Забриски пойнт», «Аккатоне», «Мама Рома», «Евангелие от Матфея», «Медея»
«Терраса», «Бал», «Прощай самец!», «Конформист», «Последнее танго в Париже»,
«Четыреста ударов», «Жюль и Джим», «На последнем дыхании», «Безумный Пьеро», «Уйк-энд», «Хиросима, любовь моя», «Красавчик Серж», «Кузены», «Лифт на эшафот», «Блуждающий огонек»
«Вальсирующие», «Холодные закуски», «Вечернее платье», «Страсть», «Имя: Кармен», «Мой американский дядюшка», «Имя розы»
Вестсайская история, Погоня, Бонни и Клайд, Таксист, Волосы, Последний киносеанс, Полуночный ковбой, «2001: Космическая Одиссея», «Весь этот джаз», Крестный отец, Однажды в Америке.
Седьмая печать, «Земляничная поляна», «Молчание», «Фанни и Александр», «Виридиана», «Дневная красавица», «Скромное обаяние буржуазии», «Этот смутный объект желания», «Страсти Жанны Д’Арк», «День гнева», «Слово», «Дневник сельского священника», «Приговоренный к смерти бежал».
«Американский солдат», «Замужество Марии Браун», «Алиса в городах», «С течением времени», «Войцек», «Каждый за себя, и бог против всех».
«Кровавая свадьба», «Кармен», «Живая плоть», «Все о моей матери».
«Пепел и алмаз», «Человек из мрамора», «Мать Иоанна от ангелов», «Звезды и солдаты», «Венгерская рапсодия».
«Рассемон», «Под стук трамвайных колес», «Сны», «Голый остров», «Повесть о жестокой юности», «Легенда о Нарайяме».

Отечественный кинематограф (до 1941 года):

Л.Кулешов
«Необычайные приключения мистера Веста в стране большевиков»
«По закону»
«Великий утешитель»
Д.Вертов
«Человек с киноаппаратом»
«Три песни о Ленине»
«Симфония Донбасса»
«Колыбельная»
С.Эйзенштейн
«Стачка»
«Броненосец «Потемкин»
«Октябрь»
«Старое и новое»
«Александр Невский»
«Иван Грозный»
В.Пудовкин
«Мать»
«Конец Санкт-Петербурга»
«Потомок Чингиз-хана»
«Минин и Пожарский»
Г.Козинцев и Л.Трауберг
«Чертово колесо»
«Шинель»
«СВД»
«Новый Вавилон»
«Юность Максима»
А.Довженко
«Звенигора»
«Арсенал»
«Земля»
«Аэроград»
Я.Протазанов
«Аэлита»
«Закройщик из Торжка»
«Праздник святого Йоргена»
«Сорок первый»
А. Роом
«Третья Мещанская»
«Строгий Юноша»
Б. Барнет
«Окраина»
Н.Экк
«Путевка в жизнь»
Братья Васильевы
«Чапаев»
Е.Дзиган.
«Мы из Кронштадта»
М.Ромм.
«Ленин в Октябре»
«Мечта»
«Человек № 217″
С.Юткевич.
«Встречный» (реж. Юткевич и Эрмлер)
«Человек с ружьем»
Ф.Эрмлер.
«Катька — Бумажный ранет»
«Обломок империи».
«Крестьяне»
«Великий гражданин»
А.Зархи и И.Хейфиц.
«Депутат Балтики»
«Член правительства»
С.Герасимов.
«Семеро смелых»
«Учитель»
Ю.Райзман,
«Машенька»,
М.Донской
«Детство Горького»,
«Радуга»
А.Столпер, Б.Иванов
«Парень из нашего города»
М. Калатозов
«Соль Сванетии»

После 1941 года:

«Молодая гвардия», «Повесть о настоящем человеке», «Звезда», «Клятва», «Кубанские казаки», «Дело Румянцева», «Весна на Заречной улице», «Летят журавли», «Дом в котором я живу», «Судьба человека», «Мир входящему», «Иваново детство», «Андрей Рублев», «Живые и мертвые», «Комиссар», «Застава Ильича» («Мне двадцать лет»), «Июльский дождь», «История Аси Клячиной.», «Короткие встречи», «Девять дней одного года», «В огне брода нет», «Гамлет», «Тени забытых предков», «Цвет граната», «Мольба»
«Тема», «Проверка на дорогах», «Восхождение», «Солярис», «Зеркало», «Сталкер», «Древо желания», «Покаяние», «У озера», «Журналист», «Прощание», «Калина красная», «Неоконченная пьеса для механического пианино», «Жил певчий дрозд», «Полеты во сне и наяву», «Парад планет», «Мой друг Иван Лапшин»
Фильмы А. Сокурова (по выбору), «Господин оформитель», «Барабаниада», «Оно», «Хрусталев, машину!»

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

sunburn - adommy

экспериментальная вещь написанная по слезливой просьбе.
"упомяни имя Томми только один раз; и чтобы жарко, лето ведь".
не знаю, что получилось.

Солнечный ожог


Солнечные лучи пробиваются сквозь атмосферу, сквозь микрочастицы воздуха, отражают яркость света на пределе видимости и вбиваются в стекло окна, чтобы искажаясь, поплясать на моих пальцах. Я лежу на спине, вскинув руку, и перебираю лучи, словно струны гитары. Мягкий, скользящий перебор, музыка солнца. С каждым новым немым звуком нарастает мощь, как и жар звезды, что плавится невообразимо далеко, там, за пределами небес.
Иногда я думаю о том, что был бы не против, если бы светилу вздумалось изжарить всех нас к чертовой матери.
Правда, для этого ему придется взорваться и погибнуть, забирая каждого из нас. Я закрываю лицо ладонями и даю себе пару секунд, просто полежать так и не думать ни о чем.
Ни о ком не думать.

Ты обжигаешь.
Изнутри и снаружи.
Каждым взглядом или случайным касанием.
Ты не оставляешь видимых следов. Они намного глубже. Ноют также, как и солнечные ожоги, только вот не проходят, совершенно.
Должна слезать кожа, а вместо этого оголяются мои нервы, и тает маска безразличия и напускного веселья.
Ни время, ни другие люди не могут их вылечить.
И я не знаю, когда ты решишь взорваться, чтобы изжарить меня в пепел, и погибнуть при этом самому.
- Эй, ты чего?
Она тоже их не вылечит. Ее гибкое тело не поможет мне, ее забота лишь вызывает чувство горькой вины, но я пользуюсь ею, как обезболивающим, что дает короткую отсрочку.
Она забирается ко мне на кровать, невыносимо нежно проводит пальцами по плечу и улыбается мне, так сладко. Так приторно сладко, что я просто не смотрю на нее.
- Все в порядке.
Она дует губы, пожимает плечиками, и обнимает меня. Я отнимаю руки от лица.
Солнечные лучи продолжают играться на белом полотне потолка, я снова вскидываю руку, и лучи света касаются моей бледной кожи. Если сосредоточиться, или же дать волю воображению, то можно почувствовать тепло, которым они ласкают меня.
Она старается обнять меня покрепче, а я продолжаю наблюдать за их игрой.
- Может, закрыть шторы? Ты хотел поспать подольше сегодня...
- Нет... Оставь окна открытыми.

Таксистом оказался приземистый индус, с маленькими темными глазками и невероятно широкой улыбкой. Я выдавливаю улыбку в ответ и прошу отвести меня в один из отелей бульвара Сансет. Индус кивает и принимается болтать о чем-то своем. В машине стоит душный аромат бананов и кофе, я открываю окно пошире и спрашиваю, можно ли курить в салоне.
Водитель разрешает все с той же улыбкой, его совершенно не смущает очевидный факт того, что я его не слушаю.
- Не похожи вы на приезжего, у вас рандеву в отеле?
Сначала я хотел просто промолчать и выдохнуть очередную порцию дыма в невыносимо солнечные улицы Лос-Анджелеса, но вместо этого усмехнулся и прохрипел, что в чем-то он прав.
Водитель ответом остался доволен и снова принялся говорить о своем.

В отеле «sunburn» всегда мало посетителей. Не смотря на то, что он расположен на центральной улице, особой популярность он не пользовался.
Здесь останавливались туристы среднего звена, чаще всего путешествующие по одиночке или же парами. Политика отеля была направленна скорее на практичность, чем на какую либо роскошь. Просто место, где ты можешь принять короткий душ и завалиться на кровать.
Прежде чем подняться по лестнице, мне приходится пропустить парочку японцев. Они сконфуженно улыбаются мне и чуть кивают в знак извинений, я снова выдавливаю улыбку в ответ.
Всего два шатких лестничных пролета, пройти по коридору, что за последние три года стал омерзительно родным и уже не стучась, открыть белую дверь под двухсотым номером.
Ты лежишь на кровати, абсолютно не стесняясь своей наготы. Только после душа, с россыпью капель по всему телу и взъерошенными волосами.
Ты вскидываешь руку и наблюдаешь, как солнце ласкает твои пальцы своими лучами.
Я закрываю дверь на замок, снимаю солнцезащитные очки и кладу их на столик. Ты не поворачиваешься и не смотришь на меня, когда спрашиваешь:
- Как ты можешь ходить во всем черном в такую жару? Каждый раз удивляюсь...
Я стягиваю футболку через голову и бросаю ее на пол, переступая и уже занимаясь пряжкой ремня, останавливаясь рядом с кроватью.
Ты наконец-то поворачиваешь голову и твой взгляд скользит по моему телу. Я чувствую это неясным теплом и поднимающейся волной дрожи по позвоночнику. Ты чуть улыбаешься.
Я снимаю джинсы вместе с боксерами и ложусь рядом.
- Не пробовал кондиционер включить?
Твой тихий смех заставляет меня прикрыть глаза и глубоко вдохнуть. Слишком много ненужных слов, что рвутся наружу. Слов, которые никогда не будут сказаны.
Ты выжидаешь меньше минуты, прежде чем усесться на мои бедра. Я закусываю губу, просто потому что слишком жарко, даже липко, и это вызывает твою улыбку и мой новый ожог.
- Я три раза в душе был, пока тебя ждал...
Я вскидываю бровь и фыркаю.
- Спускал генетический материал?
Ты наклоняешься и несильно кусаешь меня за нос. Дурацкая привычка, оставшееся еще со времен тура, как месть за мои выкрутасы на сцене.
- Какой же ты придурок.. Нет, я старался быть для тебя по-прохладнее. А весь генетический материал в целостности и сохранности...
Я провожу пальцами по твоей линии скул, сминаю губы большим пальцем и бессильно опускаю руку, отводя взгляд в сторону.
- Ну, как бы ты ни старался быть прохладнее, у тебя не получится. Особенно для меня.
- Сочту за комплимент.
И ты наклоняешься, чтобы оставить поцелуй на моей шее, чтобы зарыться носом в мои волосы, чтобы дать почувствовать вес своего тела на мне, чтобы... чтобы обжечь меня в тысячный раз. Заставить плавится и умирать с каждым новым поцелуем.
Я буду стонать от удовольствия и боли, желая этого больше всего на свете снова и снова. Буду оставлять красные полосы на твоей спине, хватать ртом воздух, материться и просить сильнее, емче, быстрее и быстрее. Мне будет плевать на жару, на то, что невозможно дышать. Всхлипы, стоны, жар чужой кожи и ее соленый вкус. Скользящие по спине руки, пересохшие губы, синяки на бедрах, алый цветок засоса где-то на ключице, за который придется жестко мстить. Пока садится солнце, пока жара борется с наступлением вечера, не останавливаясь и не сбавляя ритма, потому что так было всегда и будет всегда. Солнце встает и солнце садится. Судорожный вдох, очередной толчок. Еще и еще.
Раскрываться полностью, подмахивая и забывая обо всем на свете.
Ничего и никого не существует, пока садится солнце.
И с последними лучами, так естественно простонать во всех голос, так правильно откинуться на спину. Дышать глубоко и прерывисто с закрытыми глазами, все еще чувствуя и наслаждаясь тобой.
Твои руки обвили мое тело, ты опаляешь своим дыханием мое ухо. Я открываю глаза и устраиваюсь поудобнее, на смятых простынях, полностью сливаясь с тобой, впаиваясь и отлично дополняя.
В тебе еще есть силы, чтобы оставлять невесомые поцелуи, языком провести по коже плеча и чуть прикусить .
- Как же нам выгодно друг с другом... Зимой я тебя грею, а в жару ты спасаешь меня от солнечного удара.
Ты подтягиваешь меня ближе и я лениво думаю о том, что надо бы вылезать из этой грязной постели, принимать душ и снова жить дальше, залечивая новую порцию ожогов.
Так было, есть и будет всегда.
- Действительно, выгодно...
Несколько минут проходят в тишине, и я настолько расслабился, что позволяю себе задремать. Ты снова целуешь меня, так наивно и смешно, в щеку. Один раз. Два. Три.
Пока я не бурчу недовольно и не пытаюсь тебя отпихнуть, а ты только вздыхаешь, и щетина твоя чуть колется, когда ты устраиваешься поудобнее, продолжая обнимать и даже не думаешь о том, чтобы отпустить. Липко, жарко, тесно... восхитительно.
- Томми... давай сбежим?
Тихий шепот на ухо. И в этот момент я понимаю, что из всех слов я ждал именно этих.
Солнце взрывается, разнося на мелкие частицы все то, что было так привычно, превращая нас в пепел, и все только за тем, чтобы мы родились вновь, создали себя сами и смогли играть с солнечными лучами до тех пор, пока светило не сядет за горизонт в очередной раз, обещая подняться после прохладной ночи.

---

дайте мне три слова. основательных, безумных, объемных
чтобы я обо всем забыла ,
хотя бы на время

---

я сделала невероятное, на чисто поржать, зарегестрировалась еще и на стихи.ру.
что-то я совсем уже

---

я не пьян, я просто выбрасываю из себя слова.

я хочу встретить человека, который как я, с черными кудрями и дурацкими очками, в предрассветном времени,
когда на улицах догорают последние лампы грязных фонарей, когда вороны кружат и смеются над черной полосой леса,
будет цитировать "вопль" аллена гинзберга, взмахивая тонкой рукой, трясущимися пальцами зажимая фильтр
очередной сигареты,
будет смеяться открыто и задыхаться прерывисто, вдыхая воздух пропитанный тысячью слов,
что зависают, подвешенные за нити, и будут висеть так до скончания нового вечера,
пока я не найду ножниц и не срежу каждое, чтобы стереть, забыть и выбросить
все ненужное и несуразное
что каждый раз
приходит гостем незваным
в мою дурную, черную, кудрявую голову
в обрамлении дурацких очков.

---

так, продолжение к фикам таки будет и будет уже, полагаю, когда я справлюсь с переездом,
чтобы спокойно сесть и все прописать, с чувством, с толком, с расстановкой.
если у кого что зудит на "три слова"...я к вашим услугам, ибо за эти чертовы задержки с продолжениями мне всегда стыдно и грустно))

---

посреди пропитанной коньяком и колой ночи, ко мне пришла гениальная, но на утро - несуразная, мысль
возможно навеянная ночным разговором с ромой, тем фактом, что мы вспомнили фильм "шоу трумана"
так вот, концепт мысли был в том, чтобы создать из своей жизни видео-проект.
типа как онлайн шоу how to become a roskßstar
наверняка уже кто-то так делал,но тем не менее. не знаю. мысль дурацкая, да и достойной веб-камеры и просто камеры у меня нет,
но идея что-то зависла, подвисла и не растворилась с приходом утра.

---

фотография,которая вот просто характеризует всю меня
"коварный, меланхолично-удивленный хомяк, с претензией на диву"

---

---

скажу лишь одно - пить мне нельзя. эти мини-проводы превратились в мои слезы, истерику в метро и вот, доброе утро.
нахер надо,нахер надо,боже.