пугливый котенок.
Окурок, все еще тлея, летит на землю.
Ты не смотришь, куда он там упал, потому что твои глаза определенно не могут оторваться от моих. Скучал?
Я вот очень.
Интересно, как долго мы будем так стоять. Я даже не пытаюсь понять, что смешивается в твоем взгляде.
Я уже как-о давно решил, что мне все равно. Не потому, что я не люблю тебя, а как раз наоборот. Не думаю, что ты поймешь.
Я все также опираюсь спиной о стену твоего нового дома, ты все также стоишь на ступеньках.
Хреновых таких ступеньках, деревянных и потертых, местами проеденными насекомыми. Кто там древесину жрет? Без понятия.
Думаю, ты тоже не знаешь. Также, как и причину того, почему я здесь. Ведь мы все решили, правда?
Ложь.
Все решил ты.
А если называть все своими именами, то твое «решение» читается как «побег».
А мое «согласие» на самом деле является усталостью. Потому что я заебался, моя радость.
Ты не представляешь насколько. Я понимаю, что, когда тебе больно, ты не в состоянии заметить ничего, кроме своей боли.
Только твоя боль всегда была моей. Порой выкручивала внутренности сильнее, но кто же мне поверит, не так ли?
Моя театральность со временем никуда не делась, скорее, она сыграла со мной злую шутку. Очень злую, мой хороший.
Мы будем долго так стоять? Я никуда не спешу, это просто любопытство.
Ты действительно не ожидал меня увидеть. Так вот просто.
Это что-то из рода фантастики, с таким-то расписанием, не правда ли?
А ты всегда так волновался, что мне не будет хватать на тебя времени. Твои демоны были намного больше правды. Всегда.
И я плавно, чтобы не спугнуть тебя, отлепляюсь от шероховатой поверхности. Ступаю по доскам твоего скрипучего крыльца, и спускаюсь на одну ступеньку, ровно перед тобой.
Ты плохо выглядишь, родной. Ты совсем перестал следить за собой.
Это твоя месть всем окружающим, выпендрежный финт, показательное «фе».
Это твое «со мной все нормально, прекратите, я просто решил выглядеть, как побитый щенок и отдавать все свое внимание собственно действительно щенку».
Я знаю тебя.
И тебя это бесит.
Потому что скрытых в рукаве тузов у тебя нет. И ты почему-то решил, что это одна из причин, по которым я к тебе охладел.
Я. Охладел. К. Тебе.
Да легче повеситься. Либо тебя повесить. Я не знаю.
Знаешь, какого это – любить тебя? Это желание дать тебе в морду, разорвать на части, а потом бережно склеивать и лечить, отпаивая бульоном.
Целовать каждый твой палец, но вместе с тем кусать твои плечи до кровоподтеков. Вылизывать предплечья и царапать спину до красных борозд.
Приставить к сердцу и спустить курок.
Ты еще ниже меня сейчас, чем обычно. Тебе приходится смотреть на меня исподлобья, и какая-то мошкара запуталась в твоей белесой челке.
Вокруг носится Этта, совершенно не понимающая, что за драма тут происходит.
Я аккуратно, не дай боже коснуться твоей кожи, убираю этот изъян из твоих волос и опускаю взгляд. Ты судорожно выдыхаешь. Это вызывает усмешку.
Ты решил, что это конец. Решил раньше меня и уебал в рассвет. Излишняя склонность к драматизму, слишком много мыслей в твоей дурной светлой головушке.
А я просто не стал отрицать. Да, жестоко. Да, неправильно. Да, единственно верно.
Иначе ты никогда не поверишь, что у нас получится. Ты все никак не заметишь того, что у нас уже получилось, что тут говорить о вере в будущее.
Ты пугливый котенок. Вопреки своей кошачьей наглости, хитровыебнутости и браваде, я умоляю…Я знаю тебя.
И ты пугливый котенок, Томми.
Всегда им был.
С первого поцелуя и твоей дрожи всем телом.
- Пойдем в дом.
И ты просто киваешь в ответ, в то время как твои пальцы находит мои и нерешительно их переплетают.
Я лишь молча чуть сжимаю их в ответ.